Вкушающий жизненные плоды. Миниатюра
Секретарь голштинского посольства Адам Олеарий, посетив Иран (1636–1638), сказал о той великой роли, что играет поэзия в жизни иранцев: «Что касается до стихотворства, то оно до того любимо персиянами, что, по‑моему, на свете нет ни одного народа, который бы предан был ему более их. По всей стране везде есть множество стихотворцев, которые не только излагают на бумаге разного рода забавные и важные сочинения и стихи, но и произносят их, ради выручки каких‑нибудь денег, на собраниях у знатных господ, на майданах, в гостиницах и на иных пирушках, и нередко великие особы приглашают к себе таких стихотворцев ради своего и гостей своих удовольствия. Шах и ханы также имеют каждый своих собственных стихотворцев, которые уже не делаются уличными, не бродят по разным местам, но сидят по домам и занимаются тем, чтобы новыми сочинениями своими доставить удовольствие только господам своим, и иногда, когда они напишут что‑нибудь, исполненное мысли или забавное, получают от этих господ богатое вознаграждение». Это народ в высшей степени грамотный. В каждом городе «столько же училищ, сколько улиц», так как училища там находились в мечетях, а каждая улица должна была иметь собственную мечеть. Тот же Олеарий отмечал, что редко найдется в какой‑либо части страны персиянин, «какого бы состояния он ни был, который не умел бы читать и писать».
Могилы древних царей
Воспринимать иранские порядки и государственность как идеальный образец вряд ли возможно. Как и всюду, там чувствовалась разница в положении, мироощущениях, философии знати, интеллигенции и простого народа. Последний ощущал свою приниженность и зависимость от верхов. Поэт‑философ Шахид Балхи (X в.) так выразил эту пропасть между богатством и знанием:
Видно, званье и богатство – то же,
что нарцисс и роза,
И одно с другим в соседстве
никогда не расцветало.
Кто богатствами владеет,
у того на грош познаний,
Кто познаньями владеет,
у того богатства мало.
Статуэтки правителей и сановных особ
В VII веке н. э. Иран и Средняя Азия были завоеваны Арабским халифатом. Арабы стали насаждать там свои порядки. Но уже через столетие в среде культурных иранцев возникло движение, известное как шуубийа, стремившееся вернуть народу историческую память, собирая древние сказания, переводя древнеиранские книги на арабский, используя идеи, образы, мотивы «Авесты» и других зороастрийских сочинений в стихах. Сведения о древних мифах ими были объединены в специальные сборники «Шахнаме» («Книга о шахах»). Великий Саади, проживший целое столетие (начало XIII в. – 1292 г.), воздвигший в своем «Бустане» («Плодовый сад»), как он выразился, «десять башен воспитанья», писал:
Царь – дерево, а подданные – корни.
Чем крепче корни,
тем ветвям просторней.
Не утесняй ни в чем народ простой.
Народ обидев, вырвешь корень свой.
Путем добра и правды,
в божьем страхе
Иди всегда, дабы не пасть во прахе.
Любовь к добру и страх пред миром зла
С рождения природа нам дала.
Иранцы и скифы в истории
Русские и иранцы связаны многими корнями – языковыми, культурными, религиозными. Свидетельства древних историков говорят о преданиях, согласно которым наши предки, скифы, тысячу лет царствовали в земле Иранской, и «власть их была кроткая и мирная, благословенная для рода человеческого». Юстин отмечает, что это было давно, «прежде власти ассирийской». Скифы тут смешались с народом саков‑ванов, народом земледельческим. Однако даже если оставить вне контекста рассказа сюжет о далеком прошлом наших великих народов, духовная близость иранцев и русских очевидна. А. С. Хомяков считал, что «великие центры мысленной деятельности человеческой, Иран и северо‑восток Африки, распространяли жизнь и движение по всей земле». Порой лучи этой мысли темнели, отдаляясь от своих источников; теплота жизни исчезала по мере того, как колонии утопали в пространстве пустынь и отрывались от взаимного общения, но иранская духовность полностью исчезнуть никак не могла. Влияние иранской культуры огромно. Не случайно тот же Хомяков отмечал, что корень просвещения санскритского «не в Индии, а в иранской колыбели», что высшие касты Индии, само санскритское слово, да и святыни духовного брахманства, то есть «все лучшее и благороднейшее, принадлежит Ирану». Что же касается славянского мира, он, очевидно, «долее всех оставался с ним в связи и подвергся его влиянию в северных приволжских областях (это заметно из многоглавных идолов и… многоглавных церквей)».