После 1901 г. заселение Дальнего Востока осуществлялось уже исключительно за счет крестьян.
Все новоселы по прибытии на место получали 100-десятинный земельный надел на каждую семью; с них снимались все недоимки и предоставлялась свобода в течение 5 лет. Кроме того, оказывалась помощь в приобретении сельскохозяйственного инвентаря. При этом переселение разрешалось лишь тем, кто мог привезти с собой не менее 600 рублей и самостоятельно обустроиться на новом месте.
Естественно, такая политика существенно ограничила приток на Дальний Восток крестьян, побуждаемых косвенными мотивами переезда (избежать различных повинностей на старом месте, переселение ради переселения и т.д.), и поощряла самостоятельность и экономическую активность тех, кто не рассчитывал на государственную помощь и не имел иждивенческих настроений.
Большая часть переселившихся в то время крестьян надолго осела на дальневосточных землях, пустив корни и составив основу современного социума в этом регионе. Главной причиной успешной адаптации крестьян, переехавших за свой счет, представляется содержание мотивации их переселения. В миграции на Дальний Восток данная категория переселенцев руководствовалась, по сути, стремлением к самореализации. Стать хозяином новой, неосвоенной земли и воплотить на этой земле свои замыслы – это и было одним из главных мотивов тех переселенцев. Наибольший социально-экономический эффект для государства дала деятельность тех крестьян, которые переселились своекоштно.
Среди затронутых здесь видов миграции на Дальний Восток во второй половине XIX – начале XX вв. не было названо заселение региона такой категорией населения, как ссыльнокаторжные. Эту форму колонизации также не выделяет Л.Л. Рыбаковский. Однако ссыльнокаторжные, около трети которых оставалось на восточных землях, сыграли заметную роль в заселении Дальнего Востока. В начале ХХ в. этот контингент достигал 1 млн чел. в год. Поскольку в неосвоенных землях Дальнего Востока для обживания зачастую требовалось довольно непритязательное население, заселение заключенными было на тот период весьма оправдано. Правда, сейчас мы можем говорить о недальновидности такой политики, так как содержание большой доли ссыльнокаторжных в социальной структуре дальневосточного социума внесло свои негативные элементы в формирование местной культуры, а также предопределило генетический характер современной преступности на Дальнем Востоке.
Комплексный характер государственного регулирования миграционных процессов на Дальнем Востоке до 1917 г. проявился также в отношении внешней миграции. В основном внешняя миграция сводилась к притоку в южные территории Дальнего Востока китайцев и корейцев.
В целом царская политика в отношении иностранных иммигрантов носила взвешенный и рациональный характер. При этом большое значение в иммиграционной политике России на Дальнем Востоке имел экономический критерий. Однако принципы обеспечения государственной безопасности и геополитического укрепления страны у берегов Тихого океана всегда составляли основной императив в государственном регулировании миграции.
Как указывает А.Г. Ларин, в начале XX в. Министерство иностранных дел выполняло уравновешивающую роль, руководствуясь стремлениями избежать российско-китайских договоров и не раздражать Китай.[11] В китайцах было заинтересовано военное ведомство, ведущее строительные работы на Дальнем Востоке (дешевый труд). Также в китайских рабочих были заинтересованы предприниматели. Правительство и Дума проявляли тогда взвешенный подход, однако принципиальный курс выражался формулой: «русский Дальний Восток для русских». Этот курс отстаивал председатель совета министров П.А. Столыпин. На одном из заседаний Думы он указывал, что существует «опасность мирного завоевания края чужеземцами… этою опасностью пренебрегать нельзя, так как этот край нельзя приравнивать, как это было тут сделано, к побережью Ледовитого океана, это не край, который можно было бы забросить, а край, которым заняться мы обязаны».