Таким образом, описанные обычаи обнаруживают двойственность представлений о душе: она может быть злой и доброй, она невидима, но в то же время как будто и материальна.
Как и у других народов, у удмуртов бытовало представление о нечистоте покойника, от соприкосновения с которым будто бы могли быть нежелательные последствия, подобные
представления могли появиться на реальной основе: от соприкосновения с умершими от
-3-
инфекционных заболеваний такие последствия, очевидно, бывали, но при незнании их причин представление об опасности распространилось на все трупы. Постепенно появились суеверные толкования и различные действия для очищения. Так, считалось, что от контакта с трупом у моющих потом всегда будут мёрзнуть руки. Поэтому обмывать покойников молодым не давали, это делали старые люди. Мужчин мыли старики, женщин и детей – старухи. Мыли тёплой водой берёзовым веником на большом куске луба, воду надо было брать из реки, черпая её против течения. После мытья воду сливали в такое место, где никто не ходил. Вредоносное действие приписывалось вещам, соприкасавшимся с покойником :венику, ковшу, которым его обливали, одежде, в которой он умер, и лубку на котором мыли. Их выбрасывали в специальные места, называемые кур куян( место для бросания лубков). Это место также считалось нечистым и опасным.
После выноса покойника мыли полы. Участники похорон, выйдя с кладбища, также выполняли разнообразные очистительные обряды : хлопали друг друга по спине, жгли костёр, так как верили в очищающую силу огня; мыли обувь и т.п. Телегу (или сани) , на которой везли гроб, в течение трёх дней не заводили во двор, а оставляли на улице. Вернувшись с похорон, прежде чем войти в избу, мылись в бане и сменяли одежду. Войдя в дом, прикасались к печке, протирали золою руки.
Умирать на перине обычно не давали, умирающего переносили на пол, постелив что-либо из старой одежды,. Объясняли это тем, что будто бы на перине умирать тяжело. Очевидно, это толкование придумано для того, чтобы не пришлось выбрасывать дорогую вещь- перину: ведь чтобы справить новую, требовалось несколько лет. И если даже случалось, что смерть застала на перине, её всё же не выбрасывали, а выносили на несколько дней во двор.
Как видим, в объяснениях обрядовых действий встречаются прямо противоположные толкования в зависимости от ситуации. Нередко они связаны с двойственным отношением к покойнику: страхом перед ним и в то же время почтением. Страх перед покойником заставлял удмуртов торопиться с похоронами : нередко хоронили на другой день. В подготовке к похоронам участвовали родственники , соседи. Лицам, мывшим покойника, дарили что-либо из вещей покойного. Одаривали и тех, кто делал гроб, копал могилу.
Одевали покойника не обязательно в новую, но чисто выстиранную одежду, преимущественно светлых тонов. Смертную одежду полагалось шить только вручную, не завязывая на нитке ни одного узелка.
По покрою смертная одежда была традиционной национальной. И если даже при жизни женщина носила рубаху на кокетке, но по происхождению более позднюю, то в качестве смертной ещё долго шили прямую, без кокетки и без пуговиц, заменяя их завязками из тесёмок.
Северные удмуртки подвенечное платье хранили в качестве смертной одежды. Если же оно было сильно поношенное, то шили другое, но подвенечное просили положить в гроб. Объяснений этому информаторы не дают, очевидно, этот обычай связан с христианскими верованиями.
На ноги покойнику надевали новые лапти, женщине – белые холщовые чулки и носки, мужчине – белые онучи, которые надевали не так, как живому человеку, а обёртывали, как и у русских, в обратном порядке. Так же в обратном направлении крутили вокруг ноги верёвки лаптей ( отсюда выражение: обут, как покойник, если человек по ошибке неправильно одел онучи).
Одетого покойника укладывали в гроб, положив туда предварительно мелкой стружки и листьев от берёзового веника и застелив всё это белым холстом. В изголовье клали подушечку из кудели или листьев веника, на белую наволочку пришивали крест из чёрной ткани.